Глава VIII. Великий поход. Алмамбет становится во главе войска.

Манас, ехавший во главе войска, прибыл на равнину Чемююч, у берегов Чу, раскинул шатры и сел играть в шахматы. Когда же прибыл Алмамбет, находившийся в самом конце войска, и увидел, что все расседлали коней, что многие разделись, сделали себе из чепанов тень от солнца и беспечно завалились спать, то гнев охватил его. Он подошел к Манасу и сказал:

- Мой тере! Что это за лежание такое? Что это за беспечность? Разве твои войны собрались на той, а не в опасный поход? Ведь китайцев сразить нелегко. Я не пойду в далекий поход с таким разболтанным войском.

Услышав такие слова Алмы, Манас согласился с Алмамбетом и отправил к Бакаю Аджибая и Серека, чтобы просить его передать ханское звание Алмамбету. Он приказал им сообщить его поручение Бакаю так, чтобы не обидеть его.

Когда посланные приехали к Бакаю, он дал согласие, и Алмамбета подняли ханом.

Приняв командование, Алмамбет собрал начальников десятков, сотен и тысяч и приказал им проверить счет войска.

- У кого в десятке не окажется хотя бы одного человека, - сказал он, - тому не сносить головы. После проверки мы двинемся в сорокадневный путь. За это время никто не разложит дасторкона, никто не распояшется, никто не разуется, никто не ляжет спать. Запомните это, ибо ханский приказ не повторяется дважды.

Он окончил, застучали барабаны, загремели кернеи и сурнаи, и войско двинулось в путь.

В течение сорока одного дня огромное войско безостановочно двигалось вперед. Старики дошли до такого состояния, что чуть не падали с коней, кони тоже стали шататься от усталости, и многие воины обессилели.

Старик Кыргыл, бывший начальник сорока чоро, подъехал к Бозуулу, ставшему начальником десятка:

- Вот мне и шестьдесят лет стукнуло, а такого похода я еще не видал. Если ложить дни и ночи, что мы трясемся без отдыха на конях, то счет их дошел уже до восьмидесяти двух. Неужели Манас, подняв ханом это калмыкское отродье, хочет уничтожить киргизских воинов? Кто будет отвечать за судьбу такого множества народа? Мои плечи потеряли прежнюю мощь, мои руки обессилили. Лучше будет, если ты отрубишь мне голову, Бозуул, и отнесешь ее Манасу, рассказав ему всю правду о состоянии войска.

На эти слова Кыргыла Бозуул, который и так не знал, на чем сорвать свою злость, разразился гневными словами:

- Эх ты, старый Кыргыл! Перестань нести околесицу! Нет у меня желания из-за тебя навлечь на себя гневные упреки Канкора. Ханский приказ не бывает двойственным. Если ты умрешь своей смертью, то умирай. Мы твой труп привяжем к коню Акборчук, и когда, прибыв в Огузотмек и Тайотмек, начнем считать войска, то я скажу: "Я привел на проверку восьмерых, сам я считаюсь девятым, десятым среди нас был Кыргыл, но свинья эта уже умерла".

Разъярился на эти слова Кыргыл:

- Эх ты, неудачливый десятник! Раз ты стал моим начальником, ты должен вести себя умно, в трудные минуты мне помогать, а ты болтаешь такие глупости. Пусть никогда не увидит добра проклятый калмык! Бее эти порядки ввел он, пусть навсегда пропадает выдумавший эти проверки десятков!